Стихи, которые нас проняли, Стихи, которые наполнили нас прекрасным

Не более одного сообщения от пользователя на страницу. Накрутчиков будем бить аккуратно, но сильно. Светозар.

Рядом с центральной площадью существует небольшой переулок где притаился небольшой трактир со странным названием "Трёхрогая луна" /копирайт/, в нём любят собираться любители поэзии, той которую пишут не они, что бы услышать или расказать какое стихотворение или песня вновь дала им силы двигаться дальше и продолжать своё дело. Часто здесь звучат стихи и песни старых времён и глаза трактирщика наполняються слезами от глубины переживания, но всё равно старый скряга никогда не даёт выпить в долг.
____________________________________________________
Был вечер когда в переулок мягкой походкой зашёл эльф и акуратно пройдя между спящими приключенцами подошёл к двери с вывеской, которую даже днём было трудно увидеть. Он открыл дверь и свет внутри его немного ослепил, но он всё равно сделал шаг вперёд он знал что может ничего здесь не опасаться. Пройдя к стойке он заказал себе выпить и сразу же положил кошель на стойку, он не хотел думать о деньгах в столь хороший вечер. По прошествии нескольких часов и нескольких бокалов вина, он наконец то вышел к сцене и глотнув из бокала сказал:
-Друзья, собравшиеся здесь услыште мой расказ, хоть вы не знаете меня, а я не знаю вас (копирайт из руской версии Робин Гуда). Когда то давно прочтя на родном мне языке замечательное стихотворение одного поэта, я потерял покой и сон, оно было величественно, но я хотел знать как же оно звучит в подлинике, и проходили дни и ночи долго поиска и наконец я нашёл его... подлиник сегодня я хочу поделиться им с вами:
Once upon a midnight dreary, while I pondered, weak and weary,
Over many a quaint and curious volume of forgotten lore -
While I nodded, nearly napping, suddenly there came a tapping,
As of some one gently rapping, rapping at my chamber door -
"'Tis some visiter", I muttered, "tapping at my chamber door -
Only this and nothing more".

Ah, distinctly I remember it was in the bleak December;
And each separate dying ember wrought its ghost upon the floor.
Eagerly I wished the morrow; - vainly I had sought to borrow
From my books surcease of sorrow - sorrow for the lost Lenore -
For the rare and radiant maiden whom the angels name Lenore -
Nameless here for evermore.

And the silken, sad, uncertain rustling of each purple curtain
Thrilled me - filled me with fantastic terrors never felt before;
So that now, to still the beating of my heart, I stood repeating
"'Tis some visiter entreating entrance at my chamber door -
Some late visiter entreating entrance at my chamber door; -
This it is and nothing more".

Presently my soul grew stronger; hesitating then no longer,
"Sir", said I, "or Madam, truly your forgiveness I implore;
But the fact is I was napping, and so gently you came rapping,
And so faintly you came tapping, tapping at my chamber door,
That I scarce was sure I heard you" - here I opened wide the door; -
Darkness there and nothing more.

Deep into that darkness peering, long I stood there wondering, fearing.
Doubting, dreaming dreams no mortal ever dared to dream before;
But the silence was unbroken, and the stillness gave no token,
And the only word there spoken was the whispered word, "Lenore?"
This I whispered, and an echo murmured back the word, "Lenore!"
Merely this and nothing more.

Back into the chamber turning, all my soul within me burning,
Soon again I heard a tapping somewhat louder than before.
"Surely", said I, "surely that is something at my window lattice
Let me see, then, what thereat is, and this mystery explore -
Let my heart he still a moment and this mystery explore: -
'Tis the wind and nothing more!"

Open here I flung the shutter, when, with many a flirt and flutter,
In there stepped a stately Raven of the saintly days of yore;
Not the least obeisance made he; not a minute stopped or stayed he;
But, with mien of lord or lady, perched above my chamber door -
Perched upon a bust of Pallas just above my chamber door -
Perched, and sat, and nothing more.

Then this ebony bird beguiling my sad fancy into smiling,
By the grave and stern decorum of the countenance it wore,
"Though thy crest be shorn and shaven, thou", I said, "art sure no craven.
Ghastly grim and ancient Rave wandering from the Nightly shore -
Tell me what thy lordly name is on the Night's Plutonian shore!"
Quoth the Raven "Nevermore".

Much I marvelled this ungainly fowl to hear discourse so plainly.
Thought its answer little meaning - little relevancy bore;
For we cannot help agreeing that no living human being
Ever yet was blessed with seeing bird above his chamber door -
Bird or beast upon the sculptured bust above his chamber door.
With such name as "Nevermore".

But the Raven, sitting lonely on the placid bust, spoke only
That one word, as if his soul in that one word he did outpour.
Nothing farther then he uttered - not a feather then he fluttered -
Till I scarcely more than muttered "Other friends have flown before -
On the morrow he will leave me, as my Hopes have flown before".
Then the bird said "Nevermore".

Startled at the stillness broken by reply so aptly spoken,
"Doubtless", said I, "what it utters is its only stock and store
Caught from some unhappy master whom unmerciful Disaster
Followed fast and followed faster till his songs one burden bore
Till the dirges of his Hope that melancholy burden bore
Of 'Never - nevermore'".

But the Raven still beguiling my sad fancy into smiling,
Straight I wheeled a cushioned seat in front of bird, and bust and door;
Then, upon the velvet sinking, I betook myself to linking
Fancy unto fancy, thinking what this ominous bird of yore -
What this grim, ungainly, ghastly, gaunt, and ominous bird of yore
Meant in croaking "Nevermore".

Thus I sat engaged in guessing, but no syllable expressing
To the fowl whose fiery eyes now burned into my bosom's core:
This and more I sat divining, with my head at ease reclining
On the cushion's velvet lining that the lamp-light gloated o'er,
But whose velvet-violet lining with the lamp-light gloating o'er,
She shall press, ah, nevermore!

Then, methought, the air grew denser, perfumed from an unseen censer
Swung by seraphim whose foot-falls tinkled on the tufted floor.
"Wretch", I cried, "thy God hath lent thee - by these angels he hath sent thee
Respite - respite and nepenthe from thy memories of Lenore;
Quaff, oh quaff this kind nepenthe and forget this lost Lenore!"
Quoth the Raven "Nevermore".

"Prophet!" said I, "thing of evil! - prophet still, if bird or devil! -
Whether Tempter sent, or whether tempest tossed thee here ashore,
Desolate yet all undaunted, on this desert land enchanted -
On this home by Horror haunted - tell me truly, I implore -
Is there - is there balm in Gilead? - tell me - tell me, I implore!"
Quoth the Raven "Nevermore".

"Prophet!" said I, "thing of evil! - prophet still, if bird or devil!
By that Heaven that bends above us - by that God we both adore -
Tell this soul with sorrow laden if, within the distant Aidenn,
It shall clasp a sainted maiden whom the angels name Lenore -
Clasp a rare and radiant maiden whom the angels name Lenore".
Quoth the Raven "Nevermore".

"Be that word our sign of parting, bird or fiend!" I shrieked, upstarting -
"Get thee back into the tempest and the Night's Plutonian shore!
Leave no black plume as a token of that lie thy soul hath spoken!
Leave my loneliness unbroken! - quit the bust above my door!
Take thy beak from out my heart, and take thy form from off my door!"
Quoth the Raven "Nevermore".

And the Raven, never flitting, still is sitting, still is sitting
On the pallid bust of Pallas just above my chamber door;
And his eyes have all the seeming of a demon's that is dreaming,
And the lamp-light o'er him streaming throws his shadow on the floor;
And my soul from out that shadow that lies floating on the floor
Shall be lifted - nevermore!


Edgar Allan Poe, THE RAVEN
Он остановился и слёзы блестели на его глазах цвета молодого дуба, мир для него замер, но вот он вернулся к действительности.
-Оно божественно, воистину так друзья мои.
И поклонившись он сошёл со сцены и направился к выходу.

Гм... Хотя, общий смысл темы уже давно ускользнул, но ведь ясно - покажите ту песню, которую вы считаете вашей. А так некоторые товарищи запостили уже по две-три. Ясно, что трудно выбрать одну, но ведь тема называется не "Запостите побольше любимых песен" - таким путем она скоро в песенник превратится

By magnificent me (Джей Пройдоха)

Тема предназначена для выкладывания самого-самого, а не для перечисления всех понравившихся стихов. И кнопку "редактировать" еще никто не отменял! Еще раз увижу по десять постов на странице от одного автора, буду просто удалять.
Китти

Любители стихов, пожалуйста! Не забывайте указывать авторство строк, что вы выкладываете. Уже надоело напоминать по сто раз. Crystal

Сообщение отредактировал Светозар - 6-05-2007, 16:49

По твоим следам – это там, где звук
Слишком долгих зим, слишком странных слов…
Это смех дождей, их негромкий стук…
И в ладони – луч всех твоих стихов…
По твоим следам… (не догнать, прости)…
И почти кричу… Только эхо мне,
Прорываясь сквозь синь твоих глубин,
Среди сотен фраз повторяет две…
По твоим следам – это там, где плеск
Полусонных волн, бесконечных нег…
Это там, где рай снов, в которых есть
Золотой июль и январский снег…
По твоим следам… Там, где нет меня…
Там, где в грусти рифм – всё равно светло…
Мой волшебный мир… Жаркий знак Огня…
Пусть тебе всегда будет в нём тепло…

Лара Мишанова

Как хорошо упасть на дно...

Как хорошо упасть на дно
И там лежать.
Все беды утекли давно
И можно спать,
И снов не видеть никаких -
К чему оне?
Мне хорошо, и мир мой тих
На самом дне.
Я травы на зиму сушу -
Лечить родню,
И письма светлые пишу
По два на дню.
Я с миром не теряю связь,
Ведь мир - во мне!
Пою, паденья не боясь,
На самом дне.


(с) Энигма

А когда окончательно спятит небо,
И прольётся дождём из озябших птиц,
Когда радуги спектр станет чисто-белым,
И ветра падут пред морозом ниц,
Известь снега просыплется в гниль и плесень
Гангренозно-серой осенней листвы,
Паутинок узор станет вдруг неуместен,
А уместны лишь коконов псевдо-гробы,
И карманные трели не будут в тягость,
Через город за час, только подожди,
И не будет больше моя усталость
Абстинентно-ярко гореть в груди,
И тебе будет легче... Мир станет ярок,
Пусть декабрь, как всегда, на развязки скуп...
У меня лишь один для тебя подарок -
Вся палитра лета...

Слижи с моих губ.


****

В игры играю с сознанием (столбик эмоций высится),
Пропасть от аз до люди - чем не стакан для тетриса?
И я вникаю в правила, нервно скривя рот ижицей.
Всё ненароком сложится. Слепится вся нелепица.

Словно сизифов камень
Мысли под горку катятся.
"Ты не грусти, всё наладится."
"Ты не грусти, наладится."

Атлиса путаю с атласом в дебрях больных извилин,
Время трачу на правила, но побеждает случай.
Мне нужен только стимул, разум, увы, бессилен.
Всё ненароком сложится. И, чем сложнее - тем лучше.


Александр Ш.

****
Ночь Защиты (Калугин)

Отвори мне дверь,
Позови меня сесть у огня,
Разреши мне немного побыть в этот вечер с тобой.
Никогда, поверь,
Не искал за пределом себя,
Но сегодня мне нужно, чтоб рядом был кто-то другой.

Я пришел молчать о помощи,
Я всего лишь беглец, я не выдержал Света Пути,
но
Ты не можешь знать, что значит - быть помнящим,
Дай мне забвенье, позволь мне войти.
Слышишь, я хочу успеть
В эту полночь защиты от холода внешних миров
Отделить и отдалить хотя б на время смерть
От того, что неведомо мне и зовется Любовь.

Дай мне ладонь, скажи мне, что я здесь -
Прикоснись, скажи мне, что я есть

Ближе,
Обвей мои плечи рукой
И держи меня крепче, так надо - не дай мне уйти.
Ночь все тише,
Я прошу, подари мне покой,
Помоги мне закрыть эту страшную пропасть в груди!

Я молю как о Причастии -
Удержи мою плоть от распада, восставь мою кровь,
Будь мне спасением, все в твоей власти,
Так влей в эти мертвые руки живую любовь!

Слышишь, дай мне быть,
Отними мое сердце у тех, кто приходит из снов,
Я хочу, но без тебя, поверь, мне просто нечем жить,
Лишь один поцелуй над ключицей - и я полон вновь.

Я прошу, позволь себе посметь,
Подмени собою мою смерть.

Звезды, звезды вокруг и внутри,
И Нефрит есть Священник, и Яшма - есть Истинный Храм

Робкие тени, предвестники близкой зари,
В призрачном танце скользят по сплетенным телам.

Словно в тигле Воскресения,
Прошлое плавится, меркнет и стынет золой.
Ангел над нами - мы скрыты под сенью крыл.
Lel Chimurim - Ночь Защиты плывет над землей!..

Пожалуй, самый знаменитый перевод этого стихотворения, и самый любимый)

Тигр.

Тигр, о тигр, светло горящий
В глубине полночной чащи,
Кем задуман огневой
Соразмерный образ твой?

В небесах или глубинах
Тлел огонь очей звериных?
Где таился он века?
Чья нашла его рука?

Что за мастер, полный силы,
Свил твои тугие жилы
И почувствовал меж рук
Сердца первый тяжкий звук?

Что за горн пред ним пылал?
Что за млат тебя ковал?
Кто впервые сжал клещами
Гневный мозг, метавший пламя?

А когда весь купол звездный
Оросился влагой слезной, -
Улыбнулся ль наконец
Делу рук своих творец?

Неужели та же сила,
Та же мощная ладонь
И ягненка сотворила,
И тебя, ночной огонь?

Тигр, о тигр, светло горящий
В глубине полночной чащи!
Чьей бессмертною рукой
Создан грозный образ твой?

Перевод С. Маршака
(В кн.: Вильям Блейк в переводах С.Маршака. М., 1965.)

Лис подумал, что здесь не хватает Линор.

* * *

Некуда податься.
По вечерам
они собираются на Чистых прудах
у глухой стены.
Сначала для вида перетирают о чем-нибудь:
всё болит;
жара;
неусыпное око Начальства.
Их все прибывает и прибывает.
Понемногу они облепляют стену.
Напирают, толкаются, силятся оттеснить друг друга,
садятся на корточки,
или, наоборот, встают на носки,
чтобы умоститься
втиснуться
среди миллионов и миллиардов
распластаться
прижаться к стене ухом
плотнее
еще плотнее
и стоять так часами

слушать

как на той стороне
живые
топчутся и покашливают
поджидая друг друга
у глухой стены
на Чистых прудах.

(Линор Горалик)

Баллада о заброшенном вокзале

И никого не защитила вдали обещанная встреча,
И никого не защитила рука, зовущая вдали.
А. Кочетков


По расписанию поезд в восемь, время - одиннадцать, без пяти.
Ольга твердит себе: "Нет, не бойся! Просто задержка в конце пути, просто дурак один, шутки ради, дёрнул, не думая, за стоп-кран". Ольга стоит под обстрелом градин, ждёт в одиночестве до утра, шарф поправляет рукой дрожащей, трёт раскрасневшиеся глаза и повторяет как можно чаще: "Он возвратится домой, назад! Если я жду, неотступно, честно, если люблю - то он мной храним. В тверди земной, в вышине небесной, Господи, сжалься, прошу, над ним! Пусть он вернётся домой под вечер, будто услышав мои мольбы, а обещание нашей встречи будет сильнее любой судьбы. Если же он в неизвестность канет, звездную бездну и белый дым, Господи, сжалься, тогда над нами, дай мне возможность уйти за ним!"
Время и жизнь пролетают мимо, скорбную женщину обходя. Мир превращается в тёмный снимок: старый вокзал за стеной дождя, выбиты окна, ступени стёрты, крыша обрушилась в главный зал, здание кажется злым и мёртвым, скоро укроет его лоза. Место дурное, и здесь не ходят нелюди, люди и поезда - старый вокзал никуда не годен.
Ольга стоит. Продолжает ждать, в тень истончившись, истлев, исчезнув, верит, и вера её крепка. Чувства её - как маяк над бездной - светят сквозь пропасти и века.
Только всё глупо и бесполезно, пусть и любовь её велика.

Но хорошо завершится повесть, что бы рассказчик там ни сказал.
Сквозь царство мёртвых несётся поезд
На опустевший давно вокзал

(с) Джезебел Морган

Мальчики играли в бога...
Деревянный крест.
Запылённая дорога,
Вдоль дороги лес.
Молоток, моток шпагата,
Несколько гвоздей,
Кот ни в чем не виноватый,
Четверо друзей.
На костре пекут картофель
Четверо ребят.
Под сосной, как на Голгофе,
Рыжий кот распят.
Лижет...
Лижет...
Лижет воздух...
Рядом - пустота.
Смерть кошачья ходит возле
Страшного креста.
"Вроде сдох - сказал Серёга -
По домам пора..."
...Мальчики играли в бога,
Кончилась игра...

Владимир Плющиков

В час, когда все люди умрут или сойдут с ума,
Крысы в пустые дома войдут, в пустые войдут дома
Лягут на скомканную постель, станут смотреть ти-ви
Четырнадцать сериалов в день о ненависти и любви.
Рекламу памперсов для крысят, средства для ловли блох
И мир, на их красноватый взгляд, не будет настолько плох
Чтоб стоило в нем начинать войну, гневить самого Творца
Желая ближнему своему безумия и конца.

(Найдено в комментарии ЖЖ-юзера hobober, похоже, ему и принадлежит.)

_________________________

Кто перевяжет твои порезы? Кто залатает прорехи в душах?
Право великих - клеймить железом. Участь безликих - молчать и слушать.
Зимы становятся все длиннее, нет им подобных на белом свете.
Взрослые медленно цепенеют, значит, к оружию встанут дети.

Злее отточенной стали ветер. Снег под ногами болотно-вязок.
Дети еще не узнали смерти. Смерть - это нечто из мира сказок.
Страхом и паникой правит холод. Стекла дрожат под напором стужи.
Дети обходят дозором город. Мир за пределами им не нужен.

Дети идут босиком по камню. Воздух колючий - не надышаться.
Тот, кто в ночи не закроет ставни, не оставляет себе ни шанса.
Время лепить из себя героя. Время подмять под себя основы.
Дети идут обреченным строем, будто бы в новый поход крестовый.

Боже, храни нас от всякой хвори! Тщетны молитвы на смертном ложе.
Горькие вести летят за море: помощи нет и надежды тоже.
Кто ожидает конца устало, кто забивается глубже в норы.
Крысы бегут из своих подвалов, только и крыс не отпустит город.

Боже, храни нас от наших судеб! Этой зиме ни конца, ни края.
Каждую ночь замерзают люди, просто ложатся и умирают.
Перед глазами - тела распятых, стон мертвецов раздирает уши.
Дети приносят такую клятву, чтобы никто не посмел нарушить.

Дети идут. Я несу их знамя. Я раздаю им тепло до крохи.
Пусть из искры разгорится пламя, предвосхищая конец эпохи...

Если безумия черен омут, если беда расставляет сети,
Если родители впали в кому, значит, на улицы выйдут дети.

( (с) Вивиан Фламберг)

Помнится, зацепило меня это стихотворение ещё лет в десять.

Темный ангел

О темный ангел одиночества,
Ты веешь вновь,
И шепчешь вновь свои пророчества:
«Не верь в любовь.

Узнал ли голос мой таинственный?
О, милый мой,
Я – ангел детства, друг единственный,
Всегда – с тобой.

Мой взор глубок, хотя не радостен,
Но не горюй:
Он будет холоден и сладостен,
Мой поцелуй.

Он веет вечною разлукою, -
И в тишине
Тебя, как мать, я убаюкаю:
Ко мне, ко мне!»

И совершаются пророчества:
Темно вокруг.
О, страшный ангел одиночества,
Последний друг,

Полны могильной безмятежностью
Твои шаги.
Кого люблю с бессмертной нежностью,
И те – враги!

(с) Дмитрий Мережковский.

И ещё.

The final quatrain sealed
This one reveals my fate
And so my friends farewell
I can no longer wait
My prophecies remain
They live when I am gone

The wisdom of the wise
Eternally endure
My legacy survives
So you can rest assured
The secret treasures here
Make the what you will

I see you
I feel you
I hear you
As my life evolves

These visions of the world
Created in my mind
I made them all begin
The future of mankind
Reveals what must be done
To manifest through time

I'll cross the rubicon
Into infinity
My quest has now been won
I've found my destiny
The darkness brings me home
Rewarding me with peace

I see you
I feel you
I hear you
As my life evolves

These visions of the world
Created in my mind
I made them all begin
The future of mankind
Reveals what must be done
To manifest through time

Now everything shall pass
We all know that it must
For nothing ever last
We all return to dust
I beg you not to mourn
As I will never die

I see you
I feel you
I hear you
As my life dissolves

These visions of the world
Created in my mind
I made them all begin
The future of mankind
Reveals what must be done
To manifest through time

Je suis au bout de ma vie
Ma tâche est finie
Je passe de ce monde á un autre
Mes prémonitions survivront
Prenez garde á mes paroles
Par ce qu'elles adviendront
Le patrimoine que j'ai laissé
L'avenir de 'lhumanité

(с) Judas Priests

Сообщение отредактировал Джин - 8-09-2013, 10:30

Паломник
Ахмет-Оглы берет свою клюку
И покидает город многолюдный.
Вот он идет по рыхлому песку,
Его движенья медленны и трудны.
— Ахмет, Ахмет, тебе ли, старику,
Пускаться в путь неведомый и чудный?
Твое добро враги возьмут сполна,
Тебе изменит глупая жена. —

«Я этой ночью слышал зов Аллаха,
Аллах сказал мне: — Встань, Ахмет-Оглы,
Забудь про все, иди, не зная страха,
Иди, провозглашая мне хвалы;
Где рыжий вихрь вздымает горы праха,
Где носятся хохлатые орлы,
Где лошадь ржет над трупом бедуина,
Туда иди: там Мекка, там Медина» —

— Ахмет-Оглы, ты лжёшь! Один пророк
Внимал Аллаху, бледный, вдохновенный,
Послом от мира горя и тревог
Он улетал к обители нетленной,
Но он был юн, прекрасен и высок,
И конь его был конь благословенный,
А ты… мы не слыхали о после
Плешивом, на задерганном осле. —

Не слушает, упрям старик суровый,
Идет, кряхтит, и злость в его смешке,
На нем халат изодранный, а новый,
Лиловый, шитый золотом, в мешке;
Подмышкой посох кованый, дубовый,
Удобный даже старческой руке,
Чалма лежит как требуют шииты,
И десять лир в сандалии зашиты.

Вчера шакалы выли под горой,
И чья-то тень текла неуловимо,
Сегодня усмехались меж собой
Три оборванца, проходивших мимо.
Но ни шайтан, ни вор, ни зверь лесной
Смиренного не тронут пилигрима,
И в ночь его, должно быть от луны,
Слетают удивительные сны.

И каждый вечер кажется, что вскоре
Окончится терновник и волчцы,
Как в золотом Багдаде, как в Бассоре
Поднимутся узорные дворцы,
И Красное пылающее Море
Пред ним свои расстелет багрецы,
Волшебство синих и зеленых мелей…
И так идет неделя за неделей.

Он очень стар, Ахмет, а путь суров,
Пронзительны полночные туманы,
Он скоро упадет без сил и слов,
Закутавшись, дрожа, в халат свой рваный,
В одном из тех восточных городов,
Где вечерами шепчутся платаны,
Пока чернобородый муэдзин
Поет стихи про гурию долин.

Он упадет, но дух его бессонный
Аллах недаром дивно окрылил,
Его, как мальчик страстный и влюбленный,
В свои объятья примет Азраил
И поведет тропою, разрешенной
Для демонов, пророков и светил.
Все, что свершить возможно человеку,
Он совершил — и он увидит Мекку.

Н. Гумилев

Именно с этого стихотворения возникла моя любовь к творчеству Шарля Бодлера. Правда, похоже, на нем она и иссякла, интерес почти пропал, но это к теме не относится.

Шарль Бодлер "Мученица"

Среди шелков, парчи, флаконов, безделушек,
Картин, и статуй, и гравюр,
Дразнящих чувственность диванов и подушек
И на полу простертых шкур,

В нагретой комнате, где воздух - как в теплице,
Где он опасен, прян и глух,
И где отжившие, в хрустальной их гробнице,
Букеты испускают дух, -

Безглавый женский труп струит на одеяло
Багровую живую кровь,
И белая постель ее уже впитала,
Как воду - жаждущая новь.

Подобна призрачной, во тьме возникшей тени
(Как бледны кажутся слова!),
Под грузом черных кос и праздных украшений
Отрубленная голова

На столике лежит, как лютик небывалый,
И, в пустоту вперяя взгляд,
Как сумерки зимой, белесы, тусклы, вялы,
Глаза бессмысленно глядят.

На белой простыне, приманчиво и смело
Свою раскинув наготу,
Все обольщения выказывает тело,
Всю роковую красоту.

Подвязка на ноге глазком из аметиста,
Как бы дивясь, глядит на мир,
И розовый чулок с каймою золотистой
Остался, точно сувенир.

Здесь, в одиночестве ее необычайном,
В портрете - как она сама
Влекущем прелестью и сладострастьем тайным,
Сводящем чувственность с ума, -

Все празднества греха, от преступлений сладких,
До ласк, убийственных, как яд,
Все то, за чем в ночи, таясь в портьерных складках,
С восторгом демоны следят.

Но угловатость плеч, сведенных напряженьем,
И слишком узкая нога,
И грудь, и гибкий стан, изогнутый движеньем
Змеи, завидевшей врага, -

Как все в ней молодо! - Ужель, с судьбой в раздоре,
От скуки злой, от маеты
Желаний гибельных остервенелой своре
Свою судьбу швырнула ты?

А тот, кому ты вся, со всей своей любовью,
Живая отдалась во власть,
Он мертвою тобой, твоей насытил кровью
Свою чудовищную страсть?

Схватил ли голову он за косу тугую,
Признайся мне, нечистый труп!
В немой оскал зубов впился ли, торжествуя,
Последней лаской жадных губ?

- Вдали от лап суда, от ханжеской столицы,
От шума грязной болтовни
Спи мирно, мирно спи в загадочной гробнице
И ключ от тайн ее храни.

Супруг твой далеко, но существом нетленным
Ты с ним в часы немые сна,
И памяти твоей он верен сердцем пленным,
Как ты навек ему верна.

Глеб Горбовский
* * *
В. Сосноре

Я тихий карлик из дупла,
лесовичок ночной.
Я никому не сделал зла,
но недовольны мной.
Я пью росу, грызу орех,
зеваю на луну.
И все же очень страшный грех
вменяют мне в вину.
Порой пою, и голос мой
не громче пенья трав.
Но часто мне грозит иной,
кричит, что я не прав!
Скрываюсь я в своем дупле,
и, в чем моя вина,
никто не знает на земле,
ни бог, ни сатана.