Единственный шанс (В одну реку не войдешь дважды), Ichi go ichi e

[Fennec Zerda >>>]

На широкой низкой скамье в тени дерева разместились не только Омура с Саскэ, но и парочка ребятишек - два голодных зверька, оборвашки, они сглатывали слюнку и пытались уличить удобный момент, чтобы стащить разложенную на широком листе бамбука еду. Юный Кобаякава кинул им кусок жареной рыбы, и мальчишки затеяли воробьиный галдеж.
Из столицы, живущей ожиданием новой войны, уже потянулись первые беженцы. Но, по счастью для здешних мест, направлялись они большей частью на юг или через перевал в Сакамото и Оцу. В Оогаве полно было рыбы, а в окрестных горах много дичи, так что местные жители предпочитали не замечать, что под боком у них кипят страсти.
- Он придворный, - поделился соображениями наследник клана Кобаякава; в левой руке он держал нанизанную на палочку неко-гиги*, в правой деревянную плошку-масу*. - Может быть, джюши-и ге*.
Саскэ разом откусил половину рыбешки, прожевал; из-за жизни в деревне лицо у него потемнело, на облупленном носу щедрой россыпью проступили веснушки.
- Или джюго-и джо*.
- Ох уж мне все эти ваши придворные разночинства, - пожал плечами Бунчо. – Полранга вниз, полранга вверх, да еще целые тут же, сплетаются почище узоров на дамских осодэ. А-а, что я про женщин, рано тебе еще. Вот девушку справную найти не помешало бы.
Омура держал по палочке в каждой руке и аккуратно скусывал рыбку по очереди с обеих.
- Мы люди простые, в дворцовых тонкостях не разбираемся – придворных следует почитать, и ладно. Но ты мне скажи, разве обычное это поведение для джюго-и джо или даже если бы и для «нижнего»?

-----------
*neko-gigi - Coreobagrus ichikawai, вид пресноводных сомиков, которые водятся только в префектуре Миэ на Хонсю.
*masu - 枡 - деревянная квадратная коробочка, которую использовали для того, чтобы измерять количество риса, считалось, что одной массу риса хватает, чтобы накормить одного человека в день. Так же из них пьют сакэ.
*jushi-i ge - 従四位下 – нижний четвертый придворный ранг.
*jugo-i jo - 従五位上 – верхний пятый придворный ранг.

Сообщение отредактировал Bishop - 11-11-2013, 16:57

[SonGoku >>>]

В двух шагах на камнях переката бурлила, взбивая пену, вода; по течению ниже, высоко поднимая тонкие голенастые ноги, разгуливала белая цапля. Время от времени птица делала стремительное движение головой и, довольная, заглатывала добычу. Над рекой поднималась почти до небес мрачная Арашияма; на вершине ее криптомерия выставила голый сук - точно рог. Отчего-то при взгляде на нее становилось тревожно.
- Я тут всех расспросил... – Саскэ взял обеими руками бутыль и плеснул в обе плошки, и себе, и Омуре. – Эта девушка не лгала, она, правда, из Фудживара, дочь наложницы. Только вот что меня беспокоит...
Ветер принес издалека обрывок мелодии – кто-то в лесу играл на окарине. По мосту Тогецу катил тележку торговец.
- С каких пор Фудживара сдают дочерей наложниц в веселые дома? – трагически свел брови Бунчо. – Бедная девушка, печальная судьба... Так что же тебя беспокоит, Гэмпей-кун?
- Я все думаю...
И процесс этот был у него неторопливый. Саскэ редко куда-то спешил, на словах или в помыслах. Потому собеседникам удалось в промежутке доесть рыбу и приступить к запеченным ракушкам.
- ...что понадобилось капитану дворцовой стражи здесь, в глуши? И еще...
Девочка принесла еще сакэ.
- ...древний меч с очень сильным изгибом и заточкой на две стороны, - юный Кобаякава сделал хороший глоток и взялся перечислять дальше. – Обрывок старинной ткани, которую покупали только в дом Тайра... И кленовые листья.

[Bishop >>>]

Сагано, застава Нишикьё, Арашияма

Сколько ни переминайся с ноги на ногу, ни грызи в волнении пальцы, а решить что-то надо. И без того - торговцы поглядывают с подозрением. Шинноскэ вытер мокрые ладони о... хотел бы, чтоб об штаны, только нету их, не положены. Потому – вытер о то, что было. Не то чтобы лоточникам, что скапливались у храмов и на этом берегу Оогавы в надежде сбыть немудреный товар, не в чем было его упрекнуть; честность юного актера не украшала. Но ловить за руку - не ловили.
- Ну-ка, бодзу-кун*, - не выдержал, в конце концов, продавец разных масок; был он сморщенный, как древесный гриб, и коричневый, только оттопыренные несоразмерно большие уши розовели, будто к голове старичка приставили крылья бабочки. - Выбирай или кыш, не отпугивай покупателей!
Тут бы впору пустить слезу от расстройства. Шинноскэ носил цветные обноски, чтоб не путали с монахами, вовсе не потому, что хорошей одежды ему не доставалось. Неплохое такое добуку*, добротное, перешили совсем недавно - и трех месяцев не прошло! - и сидит хорошо. Может, правда расплакаться? Пожалеют и дадут скидку, хоть немножечко... Шесть монеток за поясом - хватит и на новую лисью маску для старшего братца, и поесть возле станции сладких рисовых колобков.
Шинноскэ набрал воздуху полную грудь и уселся на землю. Голосистый он был от рождения - всем актерам на зависть, - но голос уже ломался, то и дело прорывалась будущая глубина. Зато и убедительности было не занимать, а может, торговец сжалился, лишь бы не оглохнуть.

---------
*bouzu-kun - 坊主君 – монашек (яп.)
*dobuku – 胴服 - буквально «то, что надевают на торс», не следует путать с монашеским одеянием, название которого звучит точно так же, записывается иначе (道服, «одежда для пути»). Добуку (иногда – дофуку) напоминает короткую, открытую спереди куртку без застежки. Первоначально ее носили купцы, но затем самураи тоже выяснили для себя удобство такой одежды. Добуку предназначалась для защиты от грязи и холода, предшественница хаори. Ее шили с рукавами и без рукавов, воротник мог быть скроен из контрастной или другой ткани.

Сообщение отредактировал Bishop - 11-11-2013, 17:06

[Далара >>>]

Рис был мягкий, сладкий и лип к пальцам - Шинноскэ пренебрег щепочкой из бамбука, лопал так, подцепляя комочки пропаренного теста руками. Так его и застигли, хорошенько встряхнули и выдали крепкий, ободряющий подзатыльник. Шинноскэ заверещал - не от боли, на всякий случай.
- Я так больше не буду, дядя Акацуки!!!
- В чем нимало не сомневаюсь...
- Так - он точно не будет, - хмыкнул, подслеповато щурясь, дед Кацуо.
Вот же не повезло - все старшие, все одеты, как на приеме у даймё, только дядя Кинноскэ ковыряет в зубах щепкой, во второй руке держа завернутые в бумагу данго*. И отец тут, и вид у него такой, будто рот набил недозрелыми мандаринами. Впрочем, у него всегда такой вид, стоит отпрыску (в смысле - Шинноскэ) попасться ему на глаза.
- А я тебе говорю, что не мог у меня родиться такой остолоп! – это раньше считалось, что у Такамичи голос словно храмовый колокол; в последнее время уже не так громыхает, больше похоже на раскаты дальнего грома.
Но толпу собрать все же способен: вокруг спорщиков потихоньку скапливались зеваки. Сам предмет этой жаркой дискуссии сидел на земле, поджав ноги, потирал ладонью затылок и переводил взгляд с одного на другого.
- По-твоему, если дуралей, то сразу мой сын? – вознегодовал красавчик Кинноскэ и картинно взмахнул щепочкой; с возрастом он несколько обрюзг, но из четверых братьев-актеров оставался самым привлекательным.
Его неодолимая тяга к женскому полу (и обратное тоже верно, дамочки всех сословий так и вились вокруг него, словно мухи вокруг плошки с медом диких пчел) была известна не только среди коллег, но и по всей округе, как и тот факт, что он достоверно сам не помнит, сколько у него детей и которые из имеющихся - именно его.
Оба спорщика одновременно посмотрели на деда Кацуо. Шинноскэ тоже посмотрел на деда Кацуо в надежде узнать что-то новое. Тот, похоже, уснул. Когда пауза сделалась вовсе уж драматической, дюжий старец вздохнул.

----------------
*dango – 団子 - шарики из сладкой рисовой муки, сваренные на пару и нанизанные на палочку, часто их едят со сладким соусом или зеленым чаем.

[SonGoku >>>]

- Да ты глянь на них, все ж одинаковые, лишь О-Кику другой! – влез опять Такамичи.
Акацуки – вот кому бы быть главой в их театре, - который, стоя в сторонке, величественно взирал на своих шумных братьев, издал короткое: «Хе-хе».
- Не будем винить Кинноскэ в том, что пока он разгуливал по веселым домам, его жена обзавелась ребенком.
- Интересно бы знать, от кого... – не подумав как следует, пробормотал Шинноскэ и привычно закрыл ладонями бедовую голову.
Грозный Акацуки перестал сдерживать усмешку. Кинноскэ задохнулся от возмущения, поднял руку дать хорошую затрещину юному наглецу – но передумал и ткнул щепочкой в Такамичи.
- Говорю тебе, этот – твой. Такой же болтун.
- Нет, не мой!
Некоторое время сородичи мерялись, кто сверкает глазами наиболее убедительно. По всему выходило, что Кинноскэ. Такамичи запросил подмогу у деда Кацуо. Кинноскэ не отстал от брата. Вновь повисла благоговейная тишина. Слышно было, как негромко плещутся утки в реке неподалеку и шумит на перекатах вода.
- Не мой точно, - дед, вздремнувший было, приоткрыл один глаз, занавешенный почти белой от седины бровью, и пересчитал своих отпрысков по пальцам. – Мои все тут и кудахчут, словно безголовые курицы. Точь-в-точь, как их дуры-мамаши.
Он с кряхтением разогнулся, поманил к себе внука.
- Что, опять натворил дел?
Шинноскэ виновато ковырнул ногой землю.
- Ну, пошли...
Чтобы шустрый внучок не дал деру – а он уже косил глазом на ближайший забор, - дед Кацуо прихватил его крепко за удобно оттопыренное ухо. Вот тут Шинноскэ взвыл уже по-настоящему: старик только с виду казался немощным.

[Bishop >>>]

Кагура-ден* - специально для них к ней на время пристроили узкий помост, превратив обыкновенную площадку для танцев в хомбутай*, - не такая уж и огромная. Это в детстве, когда Шинноскэ предпринимал отчаянные попытки неуверенно исползать ее вдоль и поперек, она казалась ему шире Небесной долины. А сейчас – семь коротких шагов от края до края. Не эта, здесь их труппа впервые, но практически каждая, где им выпадало играть. И отмыть ее до вечернего представления не великое дело. Но постыдное.
Шинноскэ от души шлепнул тряпкой по доскам, уперся в нее ладонями и... с разгона чуть не вылетел за край. Вовремя остановился, развернулся и помчался в противоположную сторону, оставляя за собой влажный след.
- И хоть был жалок я... – донеслось из сада переливающееся с низов на высокие ноты и обратно пение, не хватало лишь стука барабанчиков и сопутствующего приглушенно хора.
В тенечке, под вишней, подперев рукой голову, возлежал дядя Акацуки. Возлежал он не просто так, а в обнимку с глиняной бутылью из Мацуо-тайшя, из которой то и дело подливал себе. Свободной же рукой обмахивал себя веером. Закуска тоже не подкачала – у Шинноскэ аж слюнки потекли.
- До низменных желаний опустился, - продолжил нараспев цитату дядя, - сакэ позволил опьянить меня, но все же...
- Себя.
- Цыть!

----------
*kagura - 神楽 – буквально «увеселение богов», ритуальные танцы под барабан и флейту. Сам ритуал называется камига-кари (神懸, «пророчество от богов»).
*honbutai - 本舞台 – буквально «главная сцена», центральный помост, обращенный к кеншо (зрительским рядам) и ограниченный четырьмя столбами и задником-кагами ита. Иногда помост был слегка наклонен к зрителям.

Сообщение отредактировал Bishop - 15-11-2013, 15:56

[Далара >>>]

Тут он взглянул на племянника, как будто одновременно смеялся над ним и вызывал его на серьезную дуэль.
- Из тебя, пожалуй, выйдет не самый худший демон, Шин-тян.
Да какой там демон – одни уши врастопырку да длинный, с горбинкой (семейное!) нос... Шинноскэ перебрал в памяти пьесы.
- Мы ж «Курама-тенгу» не играем!
- Забавный ты цыпленок, - усмехнулся Акацуки, опрокинул в себя чашечку сакэ и довольно причмокнул. – Но толковый. Хоть и попадаешься на простейших вещах. Позор отцу.
Массивный, зато гармонично сложенный, точь-в-точь Фуджи-сан, дядя перетек в сидячее положение, одна согнутая в колене нога выставлена вперед, вторая убрана под нее. Строгий взгляд нес упрек и наставление, но иронично искривленный рот выдавал подозрительное веселье.
- Что-то я занемог. Сыграешь вечером вместо меня демона, с которым бьется Корэмочи. «Момиджи-гари», если ты забыл.
Шинноскэ в отчаяньи заметался было, но от дяди не убежишь. Даже пискнуть отчаянно, что он же «ну, кьеген же... как же... а кто же...», тоже не получилось. Его попросту не послушали. Шинноскэ округлил глаза:
- А... можно?
Хохотал Акацуки громко и от всей души, не сдерживаясь ради каких-то там приличий и заглушая яростный звон цикад. Всполошенным зайцем умчался перепуганный послушник, что пропалывал низкую травку неподалеку.
- Устроим им сюрприз. – «Занемогший» дядя перевернул бутыль над чашечкой, встряхнул, но из горлышка выползла лишь скудная капля. – Сбегай принеси мне еще.

[SonGoku >>>]

Берег реки, неподалеку от моста

Омура принялся в задумчивости складывать и раскладывать веер, попутно дымя трубкой.
- Будь у девушки младший брат или любовник, какой хотел бы прекратить ее позор, не стал бы разбрасывать листья и обряжаться в старинные одежды, - поделился он размышлениями. – И древний меч тут ни к чему, мог бы обойтись обычным. Уж больно романтично – впору писать пьесу для Но. Актеры нам станцуют со всем изяществом и золотым блеском.
Босоногая, в подоткнутой для удобства юкате, девчонка без видимого труда донесла и опустила перед гостями поднос с непривычно обильной закуской. Бунчо никогда не скупился на еду, но такой обед ему был бы не по карману. Вечно голодные мальчишки вытянули шеи и жадно заблестели глазами, точь-в-точь щенки.
- Сегодня свадьба у сына главы ведомства, вот и потчуют за его деньги всех, кто состоит на его службе, то есть, нас, - обстоятельно пояснил Харутоши и первым взялся обгладывать цыплячью ножку.
- Видно, эти самые кленовые листья особый его знак, - не прожевав основательно, сообщил он юному сотоварищу новую порцию мыслей насчет убийцы. – Помнишь, в комнате актера листья тоже были, да и на веранде парочка, хоть вокруг ни единого клена.
Саскэ вплотную занялся содержимым мисок, плошек и чашечек, потому ответил не сразу.
- Почему они алые? – спросил он с набитым ртом.
Бунчо улыбнулся ему – добро-добро.
- Накормлю бесплатно того, кто ответит мне на этот вопрос.

[Далара >>>]

Мацуширо, провинция Шинано
Третий год Тэнген*

Сквозь решетчатые ставни-шитоми* с темно-фиолетового неба в комнату подглядывала круглая желтая луна.
- Словно любопытная женщина, - усмехнулся тот из двух мужчин, что одет был в сашинуки* и хитоэ*, огненно-красное с узором сейкай-ха*; он был на год старше второго, но оба недавно вошли в возраст, когда это различие теряет значение. - Так ты думаешь, мы напрасно распустили почти всю армию?
Над горами - над ближайшей грядой, выделяя ее на фоне хребта, - начинал куриться туман. Скоро ночная прохлада прокрадется и в дом, заставит поплотнее закутаться в плотный шелк одеяний, но пока изобильное возлияние и внимание двух сабуруко* горячило кровь. Правда, одна девушка клевала носом, а вторая, утомившись, дремала, положив голову на колени второму мужчине. Тот, одетый по-охотничьи, давно избавился от перчаток-югакэ, наручей-иготэ, шляпы и мукабаки*; коричневые хакама не особенно сочетались по цвету с темно-зеленым хитатарэ*, но белый узор в виде развернувших крылья птиц как-то примирял их друг с другом. Рослый и бородатый доверенный соратник одну руку собственнически положил на спину отдыхающей красотке, во второй держал чашечку. Казалось, крепкий напиток его не берет совсем.
- Атаго-сёгуну виднее, - отведя взгляд глаз навыкате, пробасил он с таким вздохом, что стало понятно – роспуск бойцов он не одобряет, да еще как.

___________________
*980 год.
*shitomi - 蔀 – ставень в виде деревянной решетки.
*sashinuki – 指貫 – вид хакама (штанов), обычно длиннее, со шнуром, затягивающимся на щиколотке, их надевали придворные как дома или в неформальных случаях.
*hitoe – 単衣 - буквально «одежда без подкладки», короткая одежда, которую носят, заправив в штаны, под каригину; традиционно оранжево-красного цвета, в редких случаях бледно-зеленого цвета. Боковых швов нет, рукава пришиты лишь частично.
*seikai-ha – 青海波 – буквально «волны синего моря», узор в виде перекрывающих друг друга секторов концентрических кругов, в Китае служил для обозначения моря.
*saburuko – 侍るこ – буквально «та, что служит», женщина, продающая себя за деньги. Среди них встречались выходцы из достаточно высоких сословий, образованные и талантливые. Таких танцовщиц и певиц часто приглашали увеселять придворных и аристократов.
*mukabaki - 行縢 – выделанные оленьи шкуры, которыми охотники и конные лучники защищали ноги.
*hitatare – 直垂れ - буквально «просто ниспадающая», в Хэйан ежедневная одежда для работников, так же ее носили дома придворные для тепла по вечерам и в качестве ночной пижамы, затем из-за удобства ее стали носить как дорожную одежду. В период Камакура она сделалась ежедневной одеждой для воинов, позднее сделавшись церемониальной.

[Bishop >>>]

- Они только и делали, что ныли и хотели домой, - отмахнулся его собеседник, указал на смятое, брошенное возле светильника письмо; то ли пил он дольше, то ли хуже переносил спиртное, но движения уже были смазаны, а речь не всегда внятна. – Да и с внуком Хидэсато мы вроде как не враги, вон, отказывается от сражения.
Несколько капель выплеснулись из плоской чашечки на татами, он выругался, налил себе еще.
- Ушел, верно, в Уцуномию – жаловаться родне.
Человек в одеянии охотника басовито хмыкнул.
- «Внук Хидэсато», называешь. А были с Морото-доно как два брата – вечно на кулаках, но чуть что серьезное, друг за друга горой.
Старший генерал Защитника северных территорий происходил из народа эмиши*, враждебного людям ямато, но это обстоятельство не мешало ему быть самым преданным другом военачальника, присланного сюда для наведения порядка и усмирения варваров и прочих недовольных. Абэ Таданага переложил дремлющую сабуруко на татами и потянулся, по примеру старшего товарища, налить себе еще сакэ.
- К слову о женщинах, не пара тебе эта Курёха, вот поверь мне. Себе на уме девица и, говорят, владеет магическими силами. Слышал ты про ее замужество?
Чашу каменного светильника - в нем забыли потушить огонь, и танцующий желтый язычок привлекал насекомых, - облепили цикады.
- Мы, Тайра, вечно увлекаемся не теми, кем следовало, - хохотнул Атаго-сёгун. – Неужели отравила супруга?
Неподалеку, за стеной, что окружала сад, булькала на перекатах река Чикума.
- Да нет, обошлось. Подсунула вместо себя двойника, а через месяц женушка растворилась, как позавчерашний сон. Остался он ни женатым, ни вдовым, а самой Курёхи след простыл, обнаружилась потом в Столице. Хитрая она женщина.

---------------
*emishi - (蝦夷), буквально «варвары-креветки», группа племен, обитавших на северо-востоке острова Хонсю в регионе Тохоку. Некоторые ученые считают их исконным населением севера Хонсю, другие полагают, что это был союз различных, неродственных между собой племен. Часто их путают с айну, с которыми эмиши состоят в родстве. Давние противники народа ямато, до IX века успешно сопротивлялись их попыткам завоевать северные территории, после образовали полуавтономное государство. Первое упоминание о них вне Японии было в 478 году, в китайской книге они упоминались как «волосатые люди» (毛人). Существует множество версий происхождения их названия, вплоть до смешения прозвища «варвары-креветки» - из-за длинных усов, - и японского слова yumishu (лучники).
*yamato minzoku - 大和民族, буквально «люди Ямато», доминирующая этническая группа в Японии. Название пошло от местности, в нынешней префектуре Нара, которое это племя заселило в IV веке нашей эры. В VI веке они сформировали первое государство на территории Японских островов, взяв за модель китайские царства Суй и Тан. С распространением их влияния старо-японский язык, на котором говорили ямато, сделался основным языком островов.

[SonGoku >>>]

Ближе к утру собрались тучи, сгустив и без того непроглядный мрак. Запирать ворота на ночь не предполагали, обошлись бы и бамбуковой загородкой, да к началу часа Быка* из дома вышел сам Абэ Таданага-доно и не только отдал приказ, но и лично проверил массивный засов. Кто же будет тут спорить? Уж на что Кьёхэй вышел ростом (и на ширину плеч не жаловался), но и на него, самого дюжего во всей свите, старший генерал и военный советник Атаго-сёгуна посматривал сверху вниз. И кто выдумал, будто все эти северные дикари низкорослы и живут под землей в норах?
- Слышь, Тецумаро, вот тут все говорят, что у нашего доно* чересчур горячий нрав...
Родом Кьёхэй был из крохотной деревеньки Хиракава-мура между Чьёда и Акасака, а на службу попал только чудом, потому ни с кем не спорил. Да и характером, как все крупные, сильные люди отличался покладистым и даже мягким. Тецумаро приходился ему зятем, хоть и был на десяток лет старше. Соответственно - опытнее в различных делах. Лицом зять походил на удачливого в набегах на чужой огород зайца, но сестра Кьёхэя тоже не слыла в их деревне красавицей, так что тут еще неизвестно, кто остался в выигрыше, а кто проиграл.
Тецумаро отвлекся от тщательной прочистки дудочки и задумчиво скосил взгляд снизу вверх на младшего сослуживца.
- А как же, еще какой горячий. Такому бы и остывать быстро, а наш доно упертый. Вот ты про давнюю тяжбу слышал?

----------------------------------
*час Быка – от 01:00 до 03:00 часов ночи.
*dono - 殿 – господин (яп.)

[Далара >>>]

Росточком зять тоже задался. И если в родной деревне уже прекратили веселиться, глядя на колобка-мужа и долговязую жену – просто наскучило, да и иных дел по горло, - то среди воинов Атаго-сёгуна ходили бесконечные шутки о двух родичах под прозвищами Кьёкан-сан* и Вайку-тян*. Кажется, в дозор их ставили вместе тоже шутки ради. Впрочем, они были рады, что можно вдоволь почесать языки.
- Не-а... - Кьёхэй оперся о тяжелое копье, сонно пялясь в чернильную темноту; за стеной, огораживающей большой двор, вяло булькала на перекатах обмелевшая по осени Чикума-гава.
- И как ты умудрился только? – возвел брови двумя полумесяцами Тецумаро, усмехнулся, продул дудочку и сунул за пазуху. – Тяжба уж лет десять как идет, ни один не уступает – ни наш Корэмочи-доно, ни Морото-доно. А все из-за земель. По рассудку-то право на них имеют оба.
Факела стражникам на воротах не полагалось, только небольшая жаровня с углями, чтобы греть руки. И то верно: засмотришься на огонь, враг нападет из тьмы, а ты как слепой. Кьёхэй достал из рукава небольшой промасленный сверток; запахло жареной рыбой. Одна досталась шурину, вторая - зятю, какое-то время стражники молча жевали свой ужин.
- Странное это занятие – ссориться из-за земли, - Кьёхэй вытер о рукав жирные пальцы, не догадываясь, насколько близок был к истине. – Наверняка дело в женщине.

---------------------
*Кьёкан -巨漢 – гигант, колосс
*Ваику-тян - 矮躯 – крошка, малорослик

[Bishop >>>]

Храм Небесного дракона, Арашияма,
5-й год войны Онин

- Что ты ко мне пристал? – звонко голосил Кикуноскэ и по-девичьи прикрывал лицо длинным рукавом расшитой золотом учикакэ.
Привычка исполнять женские роли оставила неизгладимый отпечаток на его повадках и манерах. Нехотя он уступал напору Гинноскэ. Тот привык играть воинов и давно уже принимал участие в актерском совете на правах не только старшего из молодежи – кому нужно мнение мальков? – но и законного наследника своего покойного отца, первого сына главы труппы и ныне покойного Фуджимы Хакуо. Молодняк следовал за Гинноскэ, словно утята за уткой. А он, лишенный отцовского надзора, чувствовал себя и более свободным, и более ответственным. Надзирателей, впрочем, хватало, дед Кацуо оказался плодовит.
- Ну что ты хочешь?! – не хуже девицы взвизгнул О-Кику.
Старший кузен был полон решимости. Для начала затащил брыкающегося родича в сарай, где монахи хранили ненужные пока циновки и всякую утварь, и поставил перед собой.
- Кого предпочитал твой брат Кицуноскэ? – он опустился на колени в поклоне, обозначив наиважнейшую просьбу; О-Кику едва не ускользнул, но был прихвачен за шиворот многослойной женской одежды. – В какой дом ходил О-Кицу?
Изящный, словно танцовщица, Кикуноскэ мелко замотал головой. Его как следует встряхнули.
- Говори! – тут Гинноскэ убедительно исполнил роль отчаявшегося старшего брата, для которого в жизни осталась лишь месть убийцам младшего, а после – хоть провались в бездну все японские острова. - Не ври. Кого он навещал в веселом доме? Отведи меня к ней. Кикуноскэ издал тревожный вздох и подчинился.

Сообщение отредактировал Bishop - 13-12-2013, 11:02

[Далара >>>]

Их явление посреди дня в квартал утех – вот какую часть столицы почти не затронула война – не осталось незамеченным.
- Бедняга, - шептались обитательницы чистых улиц и домов, предусмотрительно защищенных от подслушивания снаружи округлыми деревянными «заборчиками». – Так обнищал, что вынужден продать сестру.
- Или жену, - вторили их соседки.
- Красотка, - ухмылялись невзрачные и почти незаметные слуги.
Гинноскэ шел первым, лишь иногда оглядывался на спутника проверить, не сбежал ли. Кикуноскэ семенил следом, подметая дорожную пыль подбитым краем учикакэ и цокая гэта* со страдальческим выражение на нежном личике. За их спинами пересуды сплетались в слухи, каждая из участниц разрастающегося, точно горный обвал, диспута давала свою версию предположительных событий, которые привели к столь печальному результату. Высунувшись с балкончика второго этажа одного из домов, их проводил взглядом азартно горящих глаз молодой человек одного с Гинноскэ возраста.
- Что же господин Нобумицу не идет? – окликнул его изнутри певучий голосок, но воодушевленный зрелищем и толками Кандзэ лишь отмахнулся и взялся за бумагу и кисть.
В Такара-йя переодетого О-Кику не признали, хоть он и числился тут завсегдатаем. Прежде чем кузены успели понять, что происходит, стаей неугомонных чаек их окружили женщины, уволокли в отдельную комнату и позвали хозяина.
- Не извольте беспокоиться, - с беспредельно доброй улыбкой пообещала седовласая дама, - мы позаботимся о вас.

[SonGoku >>>]

Кикуноскэ бросил на старшего из всех кузенов заполошенный взгляд. Гинноскэ принял позу «сегун на поле битвы и намерен выиграть ее», кивнул: положись на меня.
Хозяин не отличался ни высоким ростом, ни красотой лица, на котором, вдобавок, оставила отметины давно перенесенная оспа. Он был суетлив, но взгляд имел цепкий. Ему и гостям принесли по чашечке чая.
- Времена сейчас трудные, так что большую цену мы заплатить не сможем, но вы пришли в нужное заведение, у нас самые лучшие условия, - заверил он.
Гинноскэ бросил ему вызов прямым взглядом в глаза.
- Фуджима Кикуноскэ, - театральным жестом указал на кузена, - обещал представить меня Ясуна-тайю.

Им все-таки дали поговорить с крохой-камуро и даже провели в комнату умершей. Туда еще не скоро поселится другая женщина. Ароматические палочки наполняли воздух сладковатым ароматом. Омамори, шименава... комната выглядела в точности как бывшее жилище Кицуноскэ. За раскрытыми сёдзи виднелся двор, забор, соседские крыши, а над ними вздымалась Хигашияма, уже тронутая кое-где красными румянами осени. Кикуноскэ, сложив руки в рукава и наблюдая за старшим кузеном, подпирал спиной балку у входа с веранды. Гинноскэ несколько раз обошел крохотное помещение, осматривал его так, словно здесь хранились ответы. Он почти забыл обо всем на свете, но вдруг поднял взгляд, словно его толкнули.

[Bishop >>>]

- Отдай то, что украл, - оборванец, что стоял у веранды, протянул руку. - И клянусь, ты умрешь очень быстро.
Последний закатный луч - перед тем, как нырнуть за гряду на западе, солнце на короткий миг выглянуло в разрыв туч, - окрасил неприбранные волосы рослого незнакомца в необычный цвет. На мгновение показалось, будто он объят пламенем. Оранжевые языки стекали по его плечам, длинным прядям, превращали тусклое серебро древней вышивки на верхнейучики в огненную вязь на еще горячих, но уже подернутых слоем пепла углях.
Божество или демон, он был очень высок, а массивные тяжелые одежды делали его еще выше и шире. Непомерно длинный - аж в три шяку* и еще пять сун*, это только клинок - с необычным изгибом меч, что был заткнут небрежно за веревку из конопли, заменяющую бродяге пояс, можно было бы использовать для роли призрака Томомори в пьесе "Фуна Бэнкей". О-Кику тряхнул головой, прогоняя нелепые мысли, и, попятившись, наступил на подбитый ватой подол.
- Ох, Гин-сан, мне кажется, он не шутит...
Проклятье, что сорвалось с губ Гинноскэ, было непристойным, зато до предела искренним. И будто вызванный им, как заклинанием, в дело вступил Тома Тэри. Прихватил младшего кузена за ту часть одежды, что придется – раздался треск ткани, - и увлек за собой. Уже на бегу скомандовал:
- Шевелись живей!
Топот ног по доскам бумажно-деревянных коридоров; изумленные взгляды томных обитательниц веселого дома. Вот уж веселье... Не было времени думать об обуви, промчались в сад, как были, в таби*. Уже у задней калитки пришла мысль, что О-Кику ни при чем, можно бы толкнуть его в кусты и спасать лишь собственную шкуру. Гинноскэ споткнулся при воспоминании об изуродованном теле дурня-Кицу; к горлу подкатила желчь. Нет уж, этот будет в сохранности. Несмотря на жалобные постанывания и брезгливые взгляды на недавно белоснежные носки.

--------------------------
*shaku - 尺 - старинная мера длины, равная примерно 30,3 см.
*sun - 寸 - старинная мера длины, равная примерно 3 см.
*tabi - 足袋 - буквально «мешочки для ног», носки с отделенным большим пальцем, которые носят с дзори или гэта.

[Далара >>>]

Как же мешают эти длинные с бессчетными слоями женские одежды!
Гинноскэ, переводя дыхание, встал за широким стволом старого вяза, взял спутника за плечи и прикинул, что из одежек можно содрать с кузена без ущерба приличиям, скорости ради. Кикуноскэ ошеломленно моргал, но решительно пресек первую же попытку раздеть себя и едва не заголосил, как будто над ним уже учинили насилие. Пришлось зажать ему рот ладонью.
- Мы сейчас делаемся тенями и порознь быстро добираемся до Тенрью-джи, понял? – прохрипел ему на ухо Тома Тэри, а может, Фуджима Гинноскэ; его бил озноб, хотя вокруг царила липкая вечерняя духота. - Нам вот-вот на сцену.
Вполне возможно, что сегодня Корэмочи будет играть кто-то другой. Повезет, если только сегодня...
- Дай мне твою накидку. Есть деньги на паланкин?


***

К мыслям о досрочной (и без ведома господина) поездке домой Сэйхачи больше не возвращался, опасаясь за свою шею. Не то чтобы он ей гордился - шея как шея, у многих и потолще будет, - но к ней была прикреплена голова, а уж ей похожий на мешок со сладким картофелем уроженец Ямагучи дорожил больше всего. Осторожности добавляли те три головы, которые раньше украшали плечи своих владельцев, а теперь были выставлены на всеобщее обозрение в центре лагеря.
А когда лазутчики доложили, что оставленные в Китано солдаты упустили шанс захватить в плен молодого наследника князя Кобаякавы (по слухам, его видели в столице и как раз на северной окраине), у господина Оучи, который и без того пребывал в дурном расположении духа из-за невнятности этой войны, окончательно лопнуло терпение. Так что его самураям пришлось забыть и о мародерстве, и о самовольных прогулках к местным дамам. Оставалось сидеть, ждать непонятно чего и о женщинах только мечтать.
- А прытко бежит мусумэ*...

-----------
*musume - 娘 – дева, девушка, барышня (яп.)

[SonGoku >>>]

Поставленный к Сэйхачи в пару Такеши – был он младше приятеля, но жизнь потрепала его сильнее, и он уже слегка обрюзг – перестал строгать что-то неумело, зато упорно, и поднял украшенное шрамами и неглубокими пока морщинами лицо. Невзгоды не отняли у него ни любви к женщинам, ни привычки улыбаться. Только вот хорошо, что не было его тогда с Сэйхачи, когда мимо прошел и свернул в лавку один долговязый юноша. Больно уж себе на уме.
- И правда, - поддакнул Такеши. – Будто вспугнутая перепелка. Никак, опаздывает куда. А носильщиков, согласных сунуться сюда, уж лет десять не сыщешь днем с факелами.
Было в его улыбке что-то плотоядное.
Не поспоришь - молодая бабенка сверкала пятками всем окрестным зайцам на черную зависть. Узорчатая накидка реяла на ветру, хотя изначально предполагалось, что она должна элегантно мести длинным подолом пол за хозяйкой. А больше под всей этой накинутой на голову плотной тканью и не разглядишь. Да и сладостное виденье (Сэйхачи даже сглотнул слюнку) оказалось чересчур мимолетным; золотое шитье на накидке блеснуло в свете костра - вот и все, поминай как звали.
- Неужели у Хосокава так плохи дела, что наложницы разбежались? - Сэйхачи озабоченно поскреб темечко; он давно не выбривал лоб, и теперь голова заросла темным мягким пушком.

[Bishop >>>]

Мацуширо, провинция Шинано
Третий год Тэнген*

Пересохшая, твердая, точно камень, земля жадно всасывала каждую каплю пролитой крови. На пожухлой осенней траве неопрятными заплатками были разбросаны человеческие тела. Кьёхэй из Хиракава-муры выдернул, наступив на труп ногой, яри, вытер пот. Оглянулся на зятя - тот пытался разжать пальцы, мертвой хваткой сомкнутые на рукояти меча. Рядом, дальше, по всему полю, чуть не падая от усталости с ног, бродили точно такие же, как они сами, тени. Тецумаро достал из-за пазухи небольшой сверток.
- Хочешь есть?
Кьёхэй покачал головой. Он хотел только спать, а проснувшись, знать, что все было лишь дурным сном. Он выдернул за древко торчащую из о-содэ* стрелу, проверяя, шевельнул плечом. Все в порядке, наконечник застрял в складках ткани, не добравшись до цели.
- Наш доно где? И где господин Таданага?
Зять огляделся и со вздохом опустился на камень, как будто его уже больше не держали ноги. Впился зубами в рисовый колобок, словно тот мог придать ему сил.
- За жизнь доно я почти уверен, а вот господин Таданага, спасая его, скорей всего...
Тецумаро вздохнул еще раз и отправил в рот остатки колобка, облизал с пальцев зернышки риса. Ему очень не шло скорбное выражение, превращало круглое привычно-веселое лицо в некрасивую маску.
- Слушайте все!!! – голос вестника срывался на хрип. – Слушайте!
Похожие на теней люди обступили его, и Кьёхэй с Тецумаро в их числе. Жадные до новостей. Из доспехов вестника торчали древки стрел, кровь проложила дорожку по правой руке. Отблеск пожара освещал сборище не хуже сотни факелов.

--------------------
*980 год
*o-sode – お袖 - буквально «рукав», часть доспеха, большие четырехугольные металлические или кожаные пластины со шнуровкой для защиты плеч.

[Далара >>>]

- Они подожгли главный дом и убили всех, кто был внутри!
Толпа зароптала. Кто-то выступил вперед, чтобы поддержать вестника – тот едва мог стоять.
- Женщин пощадили.
Вздохи облегчения.
- Где доно? - перекрыл общий шум голосистый Кьёхэй; он стоял, опираясь на яри, и боялся, что вот-вот упадет.
Даже в здешней глуши весть о том, что случилось, разлетелась быстрее ветра. Но, как выяснилось, не быстрее пожара; огонь успел обглодать стены до основания прежде, чем через брод, настегивая коней, в тучах брызг проскакали первые всадники.
Река Чикума так же катила свои воды, но была теперь грязно-алой от крови и пепла. В неостывших углях - там, где еще вчера вечером стоял большой дом, - рылись люди. Тростниковую крышу развеяло пеплом.
На измазанных копотью щеках слезы прочертили извилистые дорожки. Кьёхэй шумно высморкался в рукав.
- Вот же пакость какая... - ни на Тецумаро, ни на всадников он не смотрел. - Вот же пакость...
Он ударился головой, когда все ж таки обвалились ворота, но не более. Тецумаро схватил его за плечо – то ли утешить хотел, то ли утешиться сам – и уткнулся лбом в спину куда-то под лопатки.

Вдали на востоке разгоралось зарево грядущего рассвета.
Жилистый Абэ Таданага, даже насквозь мокрый, с прилипшей к телу одеждой, выглядел внушительно. Отфыркивался и тряс головой, как набравший полный рот болотной тины тигр. Отплевавшись, он потряс увесистый сверток красочно расшитой ткани и почтительно опустился перед ним на одно колено.
- Атаго-доно изволит быть живым?